— Джон Мэлони… Замечательное имя для телевидения, да? И соответствующие лицо и голос. Мы встретились на студии и немедленно влюбились по уши. Несколько первых месяцев были раем, а потом… Вскоре после того как мы поженились официально, один из каналов предложил ему работу иностранного корреспондента.
— А, понятно.
— Ничего вам не понятно! — огрызнулась она. — Ничего. Профессиональная ревность тут ни при чем. Я понимала, что для Джона это блестящая возможность, и была за обеими руками. Ужасно хотелось пожить за границей. Я представляла себе Париж, Лондон, Рим… Но ему предложили на выбор Латинскую Америку или Боснию. Сражения там только-только начинались.
Она рассеянно потянула нитку из полы футболки.
— Разумеется, я уговаривала его выбрать более безопасное место — Рио. Куда, кстати, я могла бы с ним поехать. Мне не нравилась мысль, что мой муж оставит меня дома, а сам отправится в военную зону, где и границы-то четко не обозначены и где далеко не все решили, на чьей они стороне. Но он, конечно, выбрал более увлекательный вариант. Он хотел быть в гуще событий: тогда он получил бы больше эфира. Мы долго спорили. Яростно. В конце концов я сказала: «Ладно, Джон, хорошо. Поезжай. Подставь свою голову под пули». — Она подняла голову и встретилась взглядом с Доком. — И именно это он и сделал.
На его лице ничего не отразилось, а Тайл уже не могла остановиться.
— Он полез на территорию, вообще запретную для журналистов! Впрочем, это меня не удивляет: он был по натуре авантюристом. — После паузы она произнесла совершенно бесстрастно: — Короче, он словил пулю снайпера. Я похоронила его за три месяца до нашей первой годовщины.
— Трудно вам досталось, — пробормотал Док. — Мне очень жаль.
— Да, но что же поделаешь…
Они долго молчали. Первой заговорила Тайл:
— А вы как справлялись?
— В смысле чего?
— Как вы справлялись с одиночеством.
— Что именно…
— Да будет вам, Док! Не стройте из себя тупицу. Я же была с вами откровенной.
— Это был ваш выбор.
— Справедливо. И все же, поделитесь со мной.
— Мне нечем делиться.
Тайл покачала головой:
— Ни за что не поверю. Ведь как-то же складывались ваши отношения с женщинами.
— Что вы хотите? Имена и даты? С какого времени начать, мисс Маккой? Средняя школа годится или лучше сразу с колледжа?
— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Неужели так трудно поделиться опытом? Для меня это очень важно; мне кажется, вы могли бы мне помочь разрешить мои собственные проблемы. Наверное, из-за измены вашей жены вам теперь трудно доверять другой женщине?
Губы его сжались в узкую, тонкую линию, и это показывало, что она задела больное место.
— Вы никакого понятия не имеете…
Но Тайл так и не узнала, о чем она не имеет понятия, потому что его прервал душераздирающий визг Донны.
Видеопленку Кипа демонстрировали одновременно по двум мониторам, и все присутствующие в фургоне сгрудились вокруг них. Один из агентов ФБР стоял с пультом управления и задерживал картинку по указанию Кэллоуэя.
— Где моя дочь? Я не вижу Сабру!
Кэллоуэй почувствовал, что от Денди попахивает спиртным. Он время от времени выходил из фургона «вдохнуть воздуха», но, видимо, прихватывал кое-что еще плюс к кислороду.
— Терпение, мистер Денди. Нам нужно видеть все. Я должен знать, где находятся люди. Когда я получу общее впечатление, мы перемотаем пленку и будем останавливаться там, где потребуется.
— Может быть, Сабра пыталась послать мне какой-нибудь тайный знак, сигнал…
— Все может быть, — рассеянно заметил агент.
Он почти вплотную придвинулся к монитору, слушая вступление Тайл. Она хорошо держалась, надо отдать ей должное. Невозмутимо. Немного не причесана и странновато одета, но в этой футболке с техасским флагом она была такой же собранной и говорила так же четко, как и в телевизионной студии.
— Чертов сукин сын! — пробормотал Денди, когда на экране появился Ронни.
— Если вы не можете держать свой рот на замке, мистер Денди, я буду рад помочь вам его закрыть, — сказал Коул Дэвидсон. Угроза была произнесена тихим голосом, но не приходилось сомневаться, что Коул не шутил.
— Джентльмены! — вмешался Кэллоуэй.
Пока говорил Ронни, все молчали. Но молчание стало еще более тяжелым, когда камера наехала на Сабру и новорожденную. От их вида разрывалось сердце. Впечатление от слов Сабры было ужасным. Ни одна мать, качающая младенца, не должна говорить о самоубийстве.
Пленка кончилась, и несколько секунд никто не мог вымолвить ни слова. Наконец Галли отважился высказать то, о чем все думали:
— Полагаю, это отвечает на вопрос, кто несет за все ответственность.
Кэллоуэй поднял руку. Он считал, что сейчас не время обсуждать вину Расселла Денди.
— Как вам показался Ронни, мистер Дэвидсон? Что вы можете сказать?
— Он вымотанный, испуганный…
— Обдолбанный?
— Нет, сэр! — резко ответил Дэвидсон. — Я же вам говорил, Ронни славный мальчик. Он наркотики не употребляет. Может, иногда выпьет бутылку пива. Не больше.
— Моя дочь точно не наркоманка, — вставил Денди.
Кэллоуэй продолжал смотреть на Дэвидсона.
— Не заметили ли вы чего-нибудь особенного, что бы говорило о его нестабильности?
— Мой восемнадцатилетний сын говорит о самоубийстве, мистер Кэллоуэй. Разве не ясно, в каком он сейчас находится состоянии?
Кэллоуэй очень сочувствовал Дэвидсону — у него самого были сыновья-подростки. Но он продолжал давить на него, пытаясь получить побольше информации: